


ПОЛИНКА.net



Шумилов И.Л.
Петушок. Повесть (начало).
2
Глядя, как Егор спускается на лыжах с горы, Вася испытывает двойное чувство: маленькой радости и смутного беспокойства. Кто знает, что у Егора на уме… Еще побьет дорогой. Вася решает держаться настороже и в случае чего не поддаваться. Впрочем, он тут же упрекнул себя: «И чего испугался? Ведь он мне не чужой».
— Я на заимку к тете Мавре, — сказал Егор. — Хочу на зайцев поохотиться. А ты зачем к дяде Ефиму?
— За лыжами.
— Почти всю дорогу вместе. Ну, двинули!
Егор сильно оттолкнулся палками и покатился. Вася зашагал следом.
Они пересекли Обь и пошли дорогой вдоль берега. Река еще не совсем застыла, кое-где темнели закраины, полыньи, и в них плескалась необычная, казавшаяся черной вода. Даже не притрагиваясь к ней, Вася чувствовал, как она обжигающе холодна;
Город уже далеко. Над снежными полями маячат одни лишь прокопченные трубы. Дорога снова свернула на реку.
Егор на лыжах часто вырывается вперед и все подгоняет Васю: «Ну чего ты плетешься? Не отставай».
У Васи взмокли спина, волосы — из-под шапки по лбу и по шее текут едучие ручейки. Он уже не раз снимал шапку, вытирал лицо и шею, но охладиться как следует не мог.
На реке, точно на сквозняке, быстро остыл. Ветерок был ножевой, острый, насквозь прошивал старое, покрытое байкой пальтишко. Вася озяб и прибавил шагу.
Егор ушел далеко. Опять дорога с реки выскочила на луга, и братан уже с того берега махал рукой. Вася еще сильнее заработал ногами.
Дорога вдруг уткнулась в наледь, чуть подернутую мелкоребристой коркой. Вася подался правее, надеясь обогнуть наледь, прошел шагов сто, но конца наледи не видно. Вернулся, глянул влево: и тут вода разлилась широко, край ее не угадывался. Егор что-то кричал. Сердился. Да и как не сердиться: идти до Гоньбы еще немало. Вася побежал рядом с дорогой прямо по наледи. «Пробегу так быстро, что и валенки не успеет вода подмочить». Но при беге валенки глубоко входили в наледь.
— С тобой до ночи протащишься, — сказал Егор, когда Вася выбрался к нему на крутобережье. Лыжи Егор снял (они обледенели) и держал в руках.
— Нож взял? — спросил он.
— Взял, — ответил Вася и несмело потянулся рукой к карману.
Этот нож был подарок дяди Ефима. В рукоятке его врезаны с одной стороны — звезда, с другой — клинок, сделанные, из желтой медной пластинки. Васю привлекали эти блестящие украшения. Рассматривая их, он тотчас вспомнил, что с ножом этим дядя Ефим, лихой кавалерист, давным-давно, когда Вася еще не родился, воевал против басмачей где-то в песках, в пустыне… От такого знаменитого ножа никто бы не отказался. Егор когда-то сильно приставал к Васе — отдай да отдай нож, предлагал в обмен десять стаканов кедровых орехов, в другой раз, — ремень офицерский, у которого пряжка со звездой… Вася устоял.
Теперь он неохотно отстегивал нож от цепочки. Егор начал соскабливать, обивать лед с лыж. Вася следил за рукой, за ножом, и когда Егор, кончив работу сложил нож и спокойно опустил в свой карман, Вася не выдержал:
— Ты что, обманывать? Давай нож!
— Отдам, не бойся, не позарюсь. Пусть пока у меня побудет, может, по Инюшке пойдем — еще в наледь угодим. Ты как маленький…
«Ладно, бери, дома все равно отдашь, никуда не денешься», — решает Вася и больше не заикается о ноже.
Они идут ненакатанной и переметенной дорогой — по свежему снегу только один санный след. У Васи ноги мокрые, валенки скользят. И он нет-нет Да и оглянется назад, словно вернуться хочет. Город теперь весь виден, но он окутан морозным туманом, дымами и кажется каким-то чужим и далеким. Нет, возвращаться нельзя: до Гоньбы ближе, чем до города.
Вася уже устал. Ни кусты, ни заснеженные луга его не интересуют. Он забыл даже о том, как перед походом мечтал увидеть в пути мышкующую лису. Ветерок, который он впервые почувствовал на реке, начинает разыгрываться. Метет поземка, и дорога становится уброднее. И вот уже все небо закрылось серой мутью. Ветер,усилился, хлопьями полетел снег. Дорога потерялась…
Шли без дороги час или два — Вася уже не ощущал времени. Егор двигался впереди, и Вася видел его как сквозь туман.
— Мы не заблудились? — спросил он, когда Егор, остановившись, дождался его.
— Вроде нет. Нам бы на Инюшку выйти.
— У меня валенки как кости — ногу стер.
— Раскис ты, Васька. Что с тобой делать? Отдохнем.
Но сколько ни отдыхай, идти надо. Пока еще светло, надо хотя бы на Инюшку выйти, а там по льду можно добраться до самой заимки, не заблудишься.
Вася с трудом передвигал ноги. При каждом шаге боль пронизывала стертую пятку. Ему все чаще хотелось присесть, но Егор не давал, словно на невидимой цепочке тянул за собой.
Вдруг Вася услышал позади себя какое-то легкое дыхание, оглянулся: за ним бежала черная лохматая собачонка. Остановился — собака отпрыгнула назад. Посвистел ей — она не подошла. Ну и пусть.
Ветер стихал, снегопад кончился, но даже это Васю не радовало: он был безразличен и к собаке, и к Егору, и все вокруг — снег, кусты, белоголовые стога — казалось ему каким-то ненужным, навязчивым.
Вася сел в снег и тотчас уснул. Разбудили его слова Егора:
— Простынешь на снегу!
— Не могу идти, Егор.
— Становись на мои лыжи, я тебя потяну.
Преодолевая боль в ногах и во всем теле, Вася поднялся надел лыжи и взялся за веревочку, протянутую Егором.
— Поехали! — весело крикнул Егор.
Егор тянул неровно, рывками, Васе трудно было устоять на ногах. Он то сгибался, то распрямлялся, то падал вниз лицом.
— Сделаем по-другому, — сказал Егор. — Садись на лыжи!
Егор привязал веревку к лыжным креплениям. Но ослабевший, размякший Вася не мог удержаться на лыжах и в сидячем положении, соскальзывал в снег.
— Вот что, друг сердечный, таракан запечный, — сказал Егор. — Свернем к стогу. Отдохнешь, а вечером я за тобой приду. Теперь уж заимка близко.
Вася согласился. Только бы не идти, потому что тело какое-то совсем пустое, точно из него всю кровь выкачали.
Слежавшееся сено не поддавалось, хоть зубами рви. Первые клочки они вынули из стога с огромным усилием, ломая ногти… Запахло цветами, разнотравьем, но и от этого чудесного запаха у Васи ничто не шевельнулось в душе, не возникло никаких воспоминаний о лете.
Наконец удалось вырыть небольшое углубление. Вася залез в него и сразу провалился в сон, как в пропасть.
Заложив нору сеном, Егор встал на лыжи и круто взял направо от стога. За первыми же ракитами он наткнулся на дорогу, а через минуту был на льду Инюшки, притрушенном снежком. От радости он даже запел: «Ах, зачем злой, коварный ты, север, молодые ты губишь лета…»
Но заимка была неблизко — Егор пришел туда только в потемках. «Надо сказать о Ваське», — беспокойно думал он, растянувшись прямо на полу, где тепло от камелька пригревало спину.
Тетка Мавра только-только управилась со скотом и теперь готовила ужин — картошка «в мундирах» побулькивала в чугунке на плите. Колька и Сенька, ее сыновья, а Егоровы двоюродные братья, недавно ушли в Гоньбу, в кино, а сторож дед Афона со своим дробовиком (на который и рассчитывал Егор) успел уйти на пост, в крохотную избушку, приткнувшуюся к скотному двору.
Егору хотелось есть, у него сосало под ложечкой и подвело живот, но глаза сами собой слипались, и как он ни боролся со сном, затих прямо на полу. Тетка разбросила тулуп, уложила на него гостя, подсунула ему под голову подушку и накрыла одеялишком.
Не шелохнувшись, проспал он до рассвета, а утром, лишь успел открыть глаза, вспомнил: «Васька». Он вскочил. Все хозяева были на дворе, только на топчане у двери лежал дед Афоня, вернувшийся со своего поста.
— Я тебе дроби принес, дедушка, — сказал Егор.— Ты дай мне ружье поохотиться? Как в тот раз? А?
— А чего ж, бери. Только зарядов у меня кот наплакал.
— Да я тебе дроби накатал на двадцать зарядов. Н пороху принесу, мне кореш обещает.
— Бери, бери, не жалко. Но патронов всего три штуки. А зайчишки есть, бегают, всю Инюшку иссле¬дили. Возьмешь с собой мою Берту, она вытопчет зайчишку, подымет, шустрая сучонка. Да в старый сад загляни, знаешь, за Горелым Пнем?
— Знаю.
Наскоро проглотив несколько картофелин и опростав банку молока, Егор с ружьем за спиной двинулся на лыжах по Инюшке в сторону города. Надо как можно скорее отыскать Васькин стог…
Найти его удалось не сразу, Егор попетлял по лугам. Солнце стояло уже высоко, когда он подошел к знакомому стогу. У лаза разбросано сено, снег весь истоптан человеком и собакой. Берта нюхала следы, подпрыгивала перед норой, повизгивала.
«Ушел, — подумал Егор. — Значит, все в порядке».
Вдоволь наохотившись, Егор поздним вечером вернулся в город, домой. За спиной у него болтался заяц. Положив трофей в сенях, он зашел в кухню, разделся. Тетя Дуся спала на своей кровати.
Егор пошарил в шкафу, пожевал хлеба и, не обнаружив на печи Васьки, полез туда: сильно намерзся за день, хотелось погреться.
Евдокия Ивановна спросила с постели:
— Ты, что ли, Вась?
— Нет, это я, — ответил Егор.
— А где Васька?
— Он разве не пришел?
— Нет.
— Ну, значит, там.
— Где это — «там»?
— Где, где! У дяди Ефима, где же больше!
— Это точно, Егор?
— Ну, а как же? Конечно!
— Ты видел его у Ефима?
— Что вы прицепились, тетя Дуся! «Видел», «видел»… Что мне на него глядеть, артист он какой, что ли? Я пошел на заимку к тете Мавре, а он — к дяде Ефиму, в Гоньбу.
— Почему же он не вернулся? Школу пропустил.
— Ну чего вы, тетя Дуся? Я откуда знаю? Может, и заболел. Может, лыжи не готовы. Может, дядя Ефим не отпустил в такой мороз.
— Ты не врешь, Егорка?
— Чего вы, тетя Дуся, на меня бочку катите? Однако мать почувствовала что-то неладное. Егор
говорит вроде бы виновато, неуверенно.
— Да не беспокойтесь, тетя Дуся, он придет.
— Вы вместе отправились?
— Ну.
— И всю дорогу вместе?
— Ну.
— Он пошел в Гоньбу, а ты на заимку?
— Конечно.
— Но почему он не вернулся сегодня? Школу пропустил.
— Вы, тетя Дуся, затеяли одно и то же. Висело мочало — начинай сначала. Спите! Я сказал — вернется.
Но Егор и сам уже затревожился. Действительно, почему Васьки нет? Заморыш чертов, еще где-нибудь окоченеет. Сказать, что он оставил Ваську в стогу и больше не видел, Егор побоялся: ругать будут, скажут, бросил мальчишку. А как его не оставишь, если он ни идти, ни даже ехать на лыжах не мог? Но разве им докажешь? Разинут свои говорилки, не переслушаешь. Отец махаться начнет… В общем, теплая воспитательная беседа… А кому это нужно? Все равно Васька завтра придет, куда он денется…
С этими мыслями Егор заснул.
Иван Шумилов. Петушок. Повесть (продолжение).

