ПОЛИНКА.net

Семьдесят неизвестных (начало)

От археологов я вернулся только к ужину. И не с пустыми руками — они дали мне с собой лопату, чтобы я утром пошел прямо к большому, плоскому как доска, холму километрах в трех от нашего лагеря. Завтра там начнутся раскопки.
Семьдесят неизвестных все еще дулись на меня. Отворачивались, вроде и говорить со мной не желай Не хотите — ну и не надо. Все равно заговорите!
Я поужинал, взял лопату и у всех на виду стал чистить ее песочком, чтобы блестела. И песню при этом напевал, которой у археологов выучился:

Есть захочешь — приди
И в пещеру зайди,
Хобот мамонта вместе сжуем.
Наши зубы остры,
Не погаснут костры,
До утра просидим мы вдвоем.

Смотрю, один подходит, другой, третий, больше правда, из младших классов. Слушают, потом один не выдерживает, спрашивает:
— Это что, новая песня?
Я рассмеялся:
— Вот угадал! Точно, новая!.. Это, брат, неандертальская песня. Ей, может, пять тысяч лет уже. Или все десять.
— Врешь!
— Знаешь, какие там дальше слова есть? «Ты изодранную шкуру зашивала каменной иглой»… А каменные иглы когда были?
— В каменном веке.
— Вот!
— А ты откуда ее знаешь?
— Археологи научили. Я у них с завтрашнего дня работаю.
Смотрю, заинтересовались. А я на них ноль внимания, знай драю свою лопату.
— А это что? — спрашивают. И уже голоса совсем другие — с уважением.
— Лопата археологическая.
— Ну-у! Дай посмотреть, ну дай, пожалуйста!
Дал им.
— А кем ты у них?
Ну, я и стал рассказывать. Буду рабочим на раскопках. Зарплату мне платить будут. Сколько выработаю, столько и заплатят. Может, шестьдесят, а может,
И все восемьдесят. И обедать буду не здесь, в лагере, а там, у них. Из полевой кухни, как в армии.
— Можете здесь мою порцию съедать по очереди. Скажите поварихам, я разрешил. Вот только компот если с косточками будет — оставляйте. Кисель себе берите, а компот — мне.
— Спой еще раз, а?..
И опять мы ходили в обнимку по лагерю, и опять песни пели. Только на этот раз девчонки нам не мешали, пели вместе с нами. А потом побежали за тетрадками, и я им всю неандертальскую песню от начала до конца продиктовал.
Уж очень она всем понравилась!
На следующее утро лопату на плечо — и зашагал к кургану, на свою новую работу. Археологи уже на месте: и студенты, и их руководитель, главный археолог, с седыми волосами, а веселый такой — еще повеселей, чем студенты.
— А, историк! — Это он меня так называет. — Давай становись, без тебя никак не начнем. Будем две траншеи закладывать, каждая два метра на двадцать.
— Велл (Хорошо! (англ.)), — говорю, — хоть сто траншей! Поплевал на руки — и лопату в землю. Они все смеются.
— Погоди, историк, не здесь. Тебе — отдельный участок, вон там, с краю. К обеду сантиметров на двадцать углубишься — считай, норму, свою сделал.
Студенты разделись до пояса, и пошла работа. Земли твердая, как асфальт, солнце шпарит с самого утра, а они долбят и долбят без устали. Я походил, посмотрел. Уже верхний слой сняли, уже глину желтую копают, а ничего нет — ни машин, ни костей. Я уже хотел к себе идти, тоже копать, как вдруг один из студентов крикнул:
— Есть пятно!
Все к нему, и я тоже. Ничего не вижу — одна земля, ну, может, чуть потемнее, чем вокруг. А они так обрадовались, словно золото нашли.
Я еще с полчаса посмотрел, как студент свое пятно раскапывает. Даже смотреть устал, а он все копает. Хоть бы минуту отдохнул.
Мне жалко его стало, я ему говорю:
— Устали ведь. Смотрите, как пот льет.
А он:
— Края обсыпаешь! Иди к себе, работай, не мешай
Я ушел. Надо еще у других посмотреть, кругом столько народу. И все роют, все трудятся, — интересно!
Пока всех обошел, кухня приехала. Перерыв на обед. Все с таким аппетитом ели, и я тоже. Вот что значит когда работа по душе.
А после обеда главный археолог спрашивает:
— Ты, историк, норму свою уже сделал?
— Что вы! — говорю я. — Земля такая твердая. — А по-моему, ты ложкой вообще лучше работаешь, чем лопатой.
— Так я же еще не привык. Вот завтра — другое дело.
— Хорошо, посмотрим, как завтра. А теперь давай в свой лагерь отдыхать.
— Ой, можно еще поработать? Я совсем не устал.
— Нет, нет, у вас в лагере всего три часа в день работают. Еще скажут, эксплуатируем труд малолетних…
А на другой день было еще интереснее: стали попадаться какие-то кости, обломки горшков. Археологи их и щеточками чистили, и картоном от солнца прикрывали. Словно это не черепушки, а драгоценности. Я даже усомнился — а вдруг они не глиняные? Какие-нибудь другие, только глиняными кажутся. Отломил незаметно кусочек — самая настоящая глина, даже в пальцах рассыпается.
К своей ямке я попал только в полдень. Долбанул несколько раз лопатой — плохо поддается. Сел, отдохнул. А они все копают — прямо не люди, а машины какие-то. Снова поработал немного. Ух, жарко!.. Опять
сел отдохнуть.
Перед самым обедом подошел главный археолог. Измерил что-то рулеткой и линейкой. Ничего не ска¬зал, ничего не спросил — ушел.
А я думал — он ругаться будет.
Обед был еще лучше вчерашнего. Щи из кислой капусты — я их очень люблю, — каша гречневая рассыпчатая. И компот. До того вкусный, даже вторую порцию попросил. Дали!
А потом подходит ко мне их повар и сует в руку листок.
— Гони монету! — говорит.
Какую монету? За что? Ничего не пойму.
— Читай! Там все написано.
И вот я читаю:
«Обед из трех блюд 38 коп.
Дополнительная порция компота 7 коп.
Итого: 45 коп.
Выработано 0,05 куб. земли 5 коп.
Итого доплатить за обед: 40 коп.»
— Понял? Сорок копеек с тебя. Плати! Вчерашний обед не в счет — считай, подарок.
Я прямо перепугался:
— Разве обеды не бесплатно?
— А разве ты не знаешь наш советский порядок: кто не работает, тот не ест!
— Нет у меня денег. Но вы не бойтесь, завтра будет норма. Даже больше намного, вот увидите!
— Я не боюсь, просто кормить не буду. И долг через милицию взыщу…

Поднялся я чуть свет, еще даже девчонки на дойку не выходили.
— Что так рано? — спрашивают.
— Гробница княжеская попалась, золота целая куча. Боюсь, как бы не растащили.
— А-а… — не верят, смеются.
А я бегом на речку. Там бульдозер плотину сооружает, и — я еще вчера приметил — рано очень начинает, чтобы потом, в самую жару, не работать.
Прибегаю. Уже на месте! Бульдозерист пожилой, с усами. Это лучше. Пожилые — они к ребятам добрее.
— Здравствуйте, — говорю вежливо-превежливо. — Скажите, пожалуйста, не могли бы вы археологам помочь?
— А ты кто такой будешь?
— Я из школьного лагеря. Мы над ними шефство взяли и вот хотим сюрприз сделать. Рыть им много надо, а земля твердая. Не могли бы вы хотя бы одну траншею выкопать?
— А что они ищут?
— Тут древний город был, а на том кургане — посудный склад.
— Скажи пожалуйста! — Он взялся в раздумье за ус. — Живу здесь вот уже полста лет, а не знал. Hayка!.. Садись, показывай!
Бульдозер подъехал к моей ямке, остановился, опустил нож, затем взревел и медленно двинулся вперед толкая перед собой землю вперемежку с дерном.
Всего час работал бульдозер, один только час, а траншею вырыл побольше той, где целых два дня возилось столько студентов.
Бульдозер уехал, а я расхаживал, счастливый, по траншее. Вот сколько я им тут всего понаделал. Обедов, наверное, на пятьсот!
К восьми приехала машина с археологами. Я пошел им навстречу приплясывая. Меня прямо распирало от гордости.
Они подошли к краю моей траншеи, постояли, переглядываясь в молчании. Я все ждал, когда же наконец начнут меня хвалить.
Но они молчали, а главный археолог сказал хрипло и тихо, словно ему сдавило горло:
— Знаешь что, историк, мотай-ка ты поскорее отсюда, пока цел!
Я ничего не мог понять. Он меня гонит? Вместо того чтобы поблагодарить— гонит?!
Посмотрел на него, а он стоит мрачный, как вратарь после пропущенного одиннадцатиметрового, и говорит, обращаясь к своим:
— Вот, товарищи, что получается, когда хотят заработать славу чужим трудом. Мы тут каждый комок земли руками, можно сказать, прощупываем, пальцами землю роем, чтобы ничего не повредить, а приходит вот такой юный дармоед — и весь наш труд летит насмарку. Счастье еще, сообразили участок ему дать в стороне от места раскопок…
Я бросил лопату и кинулся в степь. Бежал, бежал, пока ноги не подкосились, а потом упал ничком на травy, ничего не видя, ничего не слыша, и залился слезами, как девчонка какая-нибудь.
В лагерь я вернулся только под вечер, когда так захотелось есть, что хоть траву жуй. И твердо решил: начинаю новую жизнь.
Я надеялся, что семьдесят неизвестных ничего еще не знают. Скажу, не хочу больше у археологов, отдельно от всех. На любую другую работу согласен: хоть к поварихам в помощники, хоть в дворники. И получится вроде как красивая жертва с моей стороны.
Но они каким-то образом уже пронюхали, что я не сам ушел, а археологи меня прогнали. И жертва моя потеряла смысл. Хорошо еще, про эту затею с бульдозером никто ничего не знал, а то совсем проходу не выло бы.

Семьдесят неизвестных (продолжение)