ПОЛИНКА.net

Лев Квин
Семьдесят неизвестных



Семьдесят неизвестных — так я их всех тогда прозвал. Не вслух, конечно, а про себя. Их и в самом деле было ровно семьдесят, и все мне совершенно неизвестны. Я смотрел на них, они смотрели на меня — для них я тоже был вопросительным знаком в голубой футболке с красной полосой на груди.
А рядом со мной стоял еще один неизвестный, семьдесят первый. Я знал, как его зовут — Петр Петрович, знал, что он завуч по производственному обучению, а теперь начальник лагеря труда и отдыха сельской школы. Но разве этого достаточно? Ведь, слышал я, говорят: чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть.
Я, правда, тогда не понимал, почему именно пуд соли; куда приятнее пуд мороженого или конфет. Это только потом до меня дошло, что на сладком никого не проверишь, до сладкого все охотники.
Так вот, неизвестный этот Петр Петрович кладет мне руку на плечо и говорит:
— Ну, лампочки-фонарики, пополнение к нам пришло.
Это у него присказка такая — «лампочки-фонарики». Сам он ее и не замечает, вроде не сказал ничего. А я так даже рассмеялся, когда первый раз услышал.
— Знакомьтесь, ребята. Это наш новый товарищ, Витя Коровин.
— Коровкин, — поправил я, и они все заулыбались.
— Ну, пусть Коровкин, лампочки-фонарики. И будет теперь этот самый Коровкин учиться в нашей школе.
Я сразу сказал:
— Только не долго. Моего папу всего на год прислали, самое большее — на два. У нас в городе даже квартира осталась, бабушка с дедушкой караулят.
Семьдесят неизвестных стали смеяться, словно я что-то такое развеселое сказал. Чудаки! Если бы я хотел их насмешить, они бы на землю попадали от хохота. Но мне не до смеха было. Лето, каникулы, все
Добрые люди в футбол гоняют с утра до полуночи или из речки не вылезают, а ты тут отбывай лагерь труда и отдыха.
— Ну, Витя, — это Петр Петрович мне говорит, — давай вместе решать, где работать будешь.
И тут семьдесят неизвестных сразу зашевелились, загалдели. Одни кричат:
— К нам его!
Другие тоже стараются:
— нет, к нам, к нам!
А я себе думаю: понятно! Каждому охота лишнюю рабочую силу заполучить. И очень даже неплохую силу! Я утром, если не просплю, всегда физзарядкой занимаюсь. Вот уже полгода. Мускулы такие на руках
нарастил — издали видно.
Стою, молчу. Жду, чем этот невольничий рынок кончится. А что мне говорить? Я же не знаю, какие у них тут работы. Знал бы, высказался бы тогда за самую легкую — и дело с концом. А так влипнешь еще, потом
сам себя ругать будешь последними словами.
И вдруг слышу, девчонка одна что-то пищит про карусель. Я сразу навострил уши. Карусель? Конечно нет у них здесь такой карусели, как в нашем городском парке, — на той бы я потрудился! Но, может, карусельный станок или там еще что-нибудь из техники. Все лучше, чем в поле под солнцем тяпкой ковырять.
Я и говорю:
— Пишите добровольцем на карусель.
Они опять смеяться. Да что такое! Только рот раскрою — им смешно.
Петр Петрович тоже улыбается.
— А ты знаешь, что за карусель? Доильная установка такая. И там у нас одни девочки работают, доярки.
Как быть? Назад пятиться как рак? Чтобы они еще больше смеялись? Нет!
— Ну и что? Буду там по линии техники. Папа мой инженер, и я тоже в кружок юных техников ходил.
Вот так и зачислили меня в бригаду неизвестной Вали Потаповой. Формально — дояром, там у них других должностей нет. А фактически я буду главным над какими-то там баками.
Все-таки техника!
На следующее утро — да какое там утро, еще глубокая ночь была, только-только светать стало, — дежурный меня толкает:
— Эй, новенький, вставай!
— Да пошел ты к черту! — говорю я. — Спать хочу!
А он не отстает, за пятки хватает.
— Вставай, слышишь, через полчаса тебе на дойку…
Вот, думаю, ничего себе! Выбрал работенку!
Встал кое-как, потащился с девчонками через горку в летний лагерь — коровы, оказывается, тоже летом в лагерях живут, не одни мы.
И вот она — карусель. Ничего похожего на ту, в, горпарке! Большой круг, на нем отсеки — штук двадцать. Круг медленно вертится, коровы заходят в отсеки, доярки пристраивают к ним доильные аппараты. Молоко по трубам течет в большой бак. Вот и все.
Коровы выстроились в очередь, мычат: видно, хочется им поскорее в отсек — их там ждет что-то вкусное, с коровьей точки зрения, конечно. Девчонки работают, перебегают от одной коровы к другой. Я хожу руки в брюки, посматриваю. Ничего работка, мне лично нравится! Вот только рано вставать… Обожду немножко, потом поговорю с Петром Петровичем — пусть, лампочки-фонарики, кого-нибудь из младших классов мне в
помощники выделит. Тогда: помощник — утром, я — днем, и совсем порядок.
А девчонки управляются неплохо — наловчились. Только у одной, с забавными косичками в разные стороны, никак не ладится.
— Ты что — тоже первый день? — спрашиваю у нее сочувственно.
Она на меня посмотрела, словно я ее обругал:
— Много ты понимаешь! Просто аппарат новый, вакуума не хватает.
— Как так — новый и чего-то там не хватает? Дай сюда!.. Давай, ну! Я же у вас по линии техники.
Выхватил у нее аппарат, рассматриваю. Забавная штука! Стаканчики, а внутри в них что-то шевелится. Интересно — что? Ткнуть бы чем…
И не знаю, как это мне вдруг идея пришла: язык туда сунуть. Дерг, дерг… Дерг, дерг… Больно! Я туда, я сюда. Не отпускает!
Хорошо, она сразу аппарат отключила.
— Ну как, вкусно? — смеется.
— На, держи! — ткнул ей аппарат в руки. — Думаешь, почему я языком? Чтобы легче найти неисправность. И нашел! Но теперь — ай эм сорри, как говорят по- английски, — теперь все равно тебе не починю… Чтобы знала, как над старшими смеяться.
Кончили девочки дойку. Пришла машина — наподобие бензовозки, только белая, — шофер стал сливать из бака молоко. Я хотел помочь, не дает:
— Отойди, прольешь.
Ладно, мне так даже лучше. Отыскал Валю — бригадиршу:
— Так я в лагерь потопал.
Она удивляется:
— То есть как это — потопал? Твоя работа сейчас только начинается. Возьми в ящике спецовку — и бак мыть.
— Умная! Вы все домой, а я бак мыть… Да и чистый он. Видишь, как блестит.
— А внутри?.. Бери стремянку, полезай.
Вот так да! Значит, залезть в бак и шуровать его изнутри. Тоже придумали! Чтобы надо мной вся деревня потом смеялась. Скажут: вот идет тот, городской, которого в бак с молоком посадили.
Ни за что не полезу!
И не полез. Поругался с бригадиршей и ушел в лагерь. Как раз успел к завтраку.
На этом кончилась моя карьера главного у бака. Вечером опять, Петр Петрович выстроил всех семьдесят неизвестных у флага. Меня рядом с собой поставил, спрашивает:
— Что, лампочки-фонарики, с Коровкиным делать будем?
Галдеж такой поднялся — уши затыкай. Кто кричит:
— Наказать!
Кто сочувствует:
— Разве это дело — посылать парня к девчонкам?
Кто предлагает:
— Направить на свеклу!
— А сам как ты думаешь? — спрашивает Петр Петрович.
Ну, правильно! С этого и надо было начинать.


Семьдесят неизвестных (продолжение)