ПОЛИНКА.net

Всё, что нам с Гриней пришлось испытать тем памятным летом, произошло исключительно благодаря нашей тётке. Она сама до всего додумалась, первая протрубила сбор дружины и запевалой в ней тоже была она. Может быть, некоторые не поверят, что такую большую роль в ребячьих делах могла играть чья-либо тётя, но тогда они просто не знают нашей.
Вообще-то говоря, она у нас не одна. Маминых сестёр, а значит, наших тёток, довольно много. Так много, что запомнить каждую по имени невозможно, мы всё время путаем, кто есть кто. И для удобства именуем их между собой по названиям села, куда они когда-то вышли замуж и где теперь живут. В семье уже привыкли, что в Пушкине у нас есть пушкинская тётка, в Алгаре — алгаринская, в Аристове — аристовская и так далее. Тётки приезжают к нам изредка, гостят два-три дня и, снабжённые мамиными наставлениями насчёт простуды и кулёчками с её знаменитыми сахарными крендельками, отправляются домой. В наши с Гриней дела они никогда не вмешиваются.
Другое дело тётка, о которой я сейчас веду разговор. Во-первых, она нам родная не по матери, а по отцу и, во-вторых, происходит из Мум-ры — села, которое лежит совсем в другой стороне от тех мест, где расселилась вся мамина родня. А в-третьих, она никогда никуда не уезжает, потому что живёт теперь постоянно с нами, и мы с Гриней, как её племянники, находимся под непосредственным и пристальным тёткиным наблюдением.
— Гриня, Миня? Где вы? Почему вас не слышно? — раздаётся её голос. Нашей тётке не угодишь: если мы громко разговариваем, смеёмся, поём песни, то она приказывает нам замолчать, а то, видите ли, у неё от нашего шума голова болит. Ну вот замолчали — опять плохо! Хоть из дома беги! Но куда побежишь, когда на дворе холод и дождь льёт как из ведра.
Мы с Гриней пришли на воскресную побывку домой из интерната, где живём и учимся. Через неделю каникулы, и тогда — прощай, школа, на всё лето! Тётке бы тоже радоваться вместе с нами, а она чем-то недовольна.
— Ну что, небось три месяца будете шалберничать? — спрашивает она.
На ехидный вопрос мы не отвечаем. Но от тётки так легко не отвертишься.
— Делом бы каким-нибудь занялись, шалберы несчастные, — повторяет она.
Говорит вот человек и не задумывается. Может быть, у нас с Гриней за зиму столько их накопилось, что и лета на все дела не хватит. А потом, что за слово такое «шалберничать»? Говорят, правда, у нас про бездельников: «Болтается, как балбера!» Так рыбаки называют поплавки к сетям и неводам, сделанные из древесной коры: балбера. Тогда и называй вещи своими именами — балберничаете, мол. И нечего выдумывать какие-то там шалберы…
Наша мумринская тётка любит говорить так, чтобы человек её не сразу понял. Вот невзлюбит кого, то обязательно скажет о нём:
— Ни с чем пирог.
Ну, а если вникнуть, то что это за слова такие? Раз пирог, то обязательно должен быть с чем-нибудь: с капустой или рыбой, курагой или яблоками. А если в нём ничего нет, то какой же это пирог?
Но сейчас тётка оставила свои пустые пироги в покое и протягивает нам газетку.
— Прочитай, Гриня, — велит тётка. Это уж что-то новое.
— Всё читать? — спрашивает Гриня.
— Да не всё, а только статейку, которую я спицей отчертила. Гриня находит отметку и начинает читать. Статейка коротенькая,
и в ней говорится:

Вниманию учащихся
Во время летних каникул учащиеся в добровольном порядке будут привлекаться к разведению тутового шелкопряда. Оплата сдельная. Кроме того, ученикам старших классов может быть поручено выращивание кроликов и белых мышей для нужд лаборатории мединститута.
Районная опытная сельхозстанция.

Теперь мы разобрались, что статейка напечатана в газете нашего района «Голос рыбака». Конечно, мы её никогда не читали, но видеть видели и даже иногда обёртывали ею свои тетради. Но как эта газета попала к нашей тётке и как та отыскала в ней статейку про шелкопряда, кроликов и белых мышей?
Спрашивать бесполезно. В крайнем случае, услышишь:
— Любопытной Варваре нос оторвали.
И смех. Хотя про Варвару совсем не смешно. Но Гриня всё-таки не удержался от вопроса:
— Я прочитал, тётя. Ну и что дальше?
— А сами вы не догадываетесь?
— Неужели ты разрешишь нам с Миней шелкопряда выращивать?
— А для чего, думаете, я эту газетку от вашего отца припрятала, чтобы он её на цигарки не извёл? Как только отпустят вас из школы, так сразу и идите на сельхозстанцию. Чтобы другие не опередили.
Тётка покопалась в своих юбках и из какого-то очень глубокого кармана достала горсть медяков. Отсчитала нам рубль и сказала:
— Если там, на станции, с вас денежный залог потребуют, то внесёте. Рубля им за глаза хватит.
Конечно, может быть, на Мумре рубль и большие деньги, но только не у нас в райцентре. Раза два сходишь в кино, мороженого попробуешь — вот и нет рубля. Но об этом ни я, ни Гриня говорить нашей тётке не стали, а побыстрей рассовали её медяки по карманам и, как учит нас мать, дружно поблагодарили:
— Спасибо, тётя.
Последние дни учёбы проходили как в тумане. Мы не столько занимались, сколько думали о тёткином задании, строили планы на лето. И признаюсь вам, что чем ближе подходило дело к каникулам, тем реже мы вспоминали о тётке, её наказах и наставлениях. Нам стало казаться, что мы сами с Гриней придумали заняться шелкопрядом, кроликами и белыми мышами, что это наша идея и никто её нам не подсказывал. Так велико было наше нетерпение скорее распроститься со школьными учебниками и заняться делом.
Однако напрасно мы с Гриней думали, что стоит только школьному звонку звякнуть в последний раз, как мы тут же станем шелководами и кролиководами. Всё оказалось совсем не просто. Когда мы впервые пришли на опытную сельскохозяйственную станцию, то нас встретил рыжеволосый, усыпанный веснушками парень. Он был совсем молодой, но в очках и, может быть, потому очень важный.
— Допустим, я отпущу вам живой материал, — не совсем понятно сказал он. — А где гарантия?
Я посмотрел на Гриню, он на меня. И оба мы сразу же подумали о тёткином рубле. Бывшем рубле, который без остатка истратили на три серии «Мисс Менд».
— Денег у нас нет, — признался Гриня.
— Нужны мне ваши гроши! — воскликнул рыжий парень. — Я спрашиваю, где гарантия, что вы не погубите животных, полученных от опытной станции?
— Мы будем стараться, — вступил в разговор я.
— Одного старания мало, надо ещё и умение, — ответил парень.
И я сразу понял, что он тоже когда-то учился в нашей школе. Иначе откуда бы ему знать любимые слова учителя по труду Афанасия Петровича? Но как бы там ни было, наша судьба теперь зависела от этого веснушчатого задаваки. Он мог сделать с нами всё, что ему могло вздуматься.
— Придите завтра к девяти утра. Будем вас просвещать. Вот что ему вздумалось.
На следующее утро мы убедились, что просвещать нужно не только нас с Гриней. На станции собралось десятка три таких же нетерпеливых разводителей шелкопряда. Распоряжался опять же веснушчатый в очках, только сегодня он почему-то не очень задавался.
— Заходите, ребята, в самую большую комнату и потихоньку рассаживайтесь. Экспонаты, по возможности, не трогайте. Георгий Александрович этого не любит.
Мы уселись на деревянные скамейки, не думая притрагиваться к развешанным на стенах картинам и к стеклянным банкам на полках, в которых плавали какие-то зародыши. Нам хотелось поскорее «просветиться» и получить в руки шелкопрядов. И потому, когда вошёл в комнату Георгий Александрович — так его назвал, здороваясь, рыжий парень, — мы сразу решили: «Сейчас начнёт раздавать!»
А он не торопясь снял шляпу, пальто, повесил на гвоздик и потом, подойдя к столу, спросил:
— Как ухаживать за кроликами вы, надеюсь, знаете? Ребята хором ответили, что знают.
— А за мышами?
Кто же не видел мышей, кто не охотился за этими юркими воришками с палкой или камнем? Но никому и в голову не приходило, что за мышами нужно ухаживать. Вопрос был неожиданный, и потому все молчали. Тогда Георгий Александрович сказал рыжему парню:
— Принесите, Федя, наших красавчиков.
Федя ушёл в другую комнату, а вернувшись, поставил на стол небольшую клетку с близко расположенными друг от друга металлическими прутьями.
— Посмотрите на них, друзья, — сказал Георгий Александрович и передал клетку по рядам. Внутри неё находились две мыши. Шерсть у них была белая как снег, а глаза розовые, какие я ни разу не видел ни у зверьков, ни у птиц.
— Такие мыши,— продолжал Георгий Александрович,— очень нужны учёным для опытов. Потом Федя расскажет вам, как за мышками надо ухаживать и чем кормить. А теперь поговорим о шелкопряде.
Целый час продолжался рассказ Георгия Александровича.

Он говорил, что ещё в глубокой древности люди обратили внимание на прожорливого червячка, поедающего листья тутового дерева. За какие-нибудь четыре-пять недель гусеница так отъедалась, что становилась толщиной с человеческий палец. Она устраивалась на голой ветке и обвивала себя тонкой шёлковой нитью. Получался кокон, который и шёл на получение шёлка. Люди сначала разматывали нить, пряли пряжу, а потом ткали шёлковую ткань.
Но если кокон не трогали, то скоро внутри его гусеница превращалась в куколку, а та потом — в бабочку. Шелкопряд-бабочка жила не долго. Отложив яички, из которых следующей весной должны были выйти червячки-шелкопряды, бабочка умирала.
Так рассказывал Георгий Александрович. А когда он закончил, Федя раздал ребятам коробочки, где к полоскам картона были приклеены небольшие, с просяное зерно, яйца шелкопряда. И сказал, что завтра, кто захочет, может прийти за кроликами и мышами.
Когда мы с Гриней возвращались с опытной станции в интернат, то я почувствовал, что совсем перестал соображать.
— Гриня, у тебя гудит голова? — спросил я.
— Ещё как! — ответил он.
Неужели из червячков, из листьев тутовника, который растёт под окнами нашего дома, может получиться шёлк? К этому чуду нельзя было привыкнуть сразу. И всё-таки как ни ошеломило нас рассказанное Георгием Александровичем, запомнились нам и слова Феди насчёт кроликов и мышей.
На следующее утро чуть свет мы с Гриней уже дежурили у ворот опытной станции. Нам хотелось получить хороший «живой материал», а не каких-то там замухрышек.
Дальше я не буду рассказывать, а просто познакомлю вас с некоторыми записями из дневника, который я начал вести по совету Георгия Александровича.

Пёстрая дружина (продолжение)