ПОЛИНКА.net

Мираж (начало)

Костя промолчал, тем самым снова признавая свое поражение в споре. А потом ему пришло в голову, что тупицы тоже разные бывают. Могут быть очень грамотные тупицы, очень начитанные тупицы. И все равно тупицы. Ведь ум определяется вовсе не количеством прочитанных книг или выученных наизусть стихов. Иначе что бы было: «Я прочитал десять тысяч семьсот пятьдесят три штуки книг. Меньше чем на главного инженера завода не согласен». Или: «Вам известно, что я выучила наизусть всего «Витязя в тигровой шкуре?» Давайте меня в Академию наук. Что я, зря старалась?»
День у нее, видите ли, разбит, лучше в уборщицы… Может приносить пользу людям, настоящую, большую пользу, а предпочитает собирать с пола бумажки. Да и то, наверное, заметет под кресла, чтобы не видно было, — и довольна. Какая из нее уборщица!
Тупица!.. Ну, если не тупица, то тунеядка. Еще хуже!
А Глеб защищает…
У него шевельнулась неприязнь к Глебу.
— Слушай, Костя, — прервал его мысли Глеб, и он вздрогнул от неожиданности. — Ты завтра опять на свой инкубатор?
— Ну.
— Давай вместе махнем, а?
— Давай! — обрадовался Костя.
Утром он проснулся — кровать Глеба пуста. Впервые он поднялся так рано.
Костя включил радио. Из репродуктора полился бодренький марш. Приплясывая от холода, побежал на улицу мыться.
Возле сарая лежала целая гора наколотых дров. Глеб, раскрасневшийся, вспотевший, веселый, долбил топором по кривому, сучковатому, плохо поддававшемуся полену.
— Это все ты? — обомлел Костя.
Глеб еще раз со всего маха всадил топор, и полено развалилось надвое.
— А кто еще? — Он отшвырнул обе половинки, взял новый кругляк. — Пока ты смотрел цветные широкоэкранные сны.
— Дай помогу, — подошел к нему Костя.
— Не прикасайся! Я сам. Сказал: верну долг.
— Смотри…
Костя был доволен: нет, Глеб вовсе не лодырь, не белоручка. Какую ерунду он вчера подумал…
Он полил себе из кружки, набрал охапку дров, подтащил на кухню.
— Видите, какой у вас хороший товарищ! — Старушка, умиляясь, смотрела в окно. — С четырех утра, надо же! Я говорила ему, уговаривала: хватит, устал! Куда там! Только смеется.
— Да, он такой…
Косте было приятно, приятнее даже, чем если бы похвалили его самого.
Он снова вышел на улицу.
— Кончай, Глеб. Завтракать — и на инкубатор.
Глеб выпрямился, отер рукавом нарядного свитера пот со лба.
— Не пойду, иди сам. Я себе слово дал: все дрова ей переколоть. Все, сколько у нее есть.
Костя заглянул в сарай.
— Ого! Тут целая уйма.
— А я переколю. — Глеб смотрел на него с веселым вызовом. — Не веришь? Спорим!
— Нет, верю, Глеб. Верю!

Слово «мираж», такое звучное и окутанное роман¬тической дымкой, имеет два значения. В воздухе воз¬никают предметы. Вы их видите, они как будто перед глазами, а на самом деле это обман зрения, их здесь нет, они далеко за горизонтом.
И в переносном смысле мираж тоже означает обман, иллюзию — только уже не зрения, а чувства: обманчивый призрак, созданный воображением и не существующий на самом деле.
А в птицеводстве мираж — это просто-напросто выбраковка яиц, не пригодных для дальнейшей инкубации. Операция трудоемкая: а ну-ка потаскай взад и вперед тяжеленные лотки с яйцами. Да еще каждое
яйцо выбери и посмотри на свет. А их ведь не один, не два десятка — тысячи.
Мираж занял у Кости целый день, с утра до вечера. А завтра выводка цыплят, тоже возни немало. Потом опять погрузка ящиков на автомашины. Облучение яиц кварцем, закладка в инкубаторы…
Шли дни. Костя увлекся работой. Один лишь раз он выкроил несколько часов, чтобы сходить на птицеферму — посмотреть, куда девают цыплят-однодневок, полученных из инкубатора. Он с интересом походил по помещению, где стояли ряды клеток с цыплятами, бойкими, смелыми, драчливыми. Стоило только сунуть палец в отверстие клетки, как его тотчас же принимались щипать и клевать десятки еще не окрепших клювиков.
А цыплята постарше содержались прямо на полу, целыми отрядами, отделенными друг от друга проволочной сеткой. Там шла беспрерывная возня. Казалось, шевелится и пищит весь пол, устланный сплошной белой массой. Здесь, в брудере — так называлось помещение, — цыплята содержались до двухмесячного возраста. А потом их, повзрослевших и окрепших, отправляли прямо в летний птичий лагерь.
Глеб за все это время только раз появился на инкубаторе. Не один — с какой-то тонколицей девицей в платочке и в пальто цвета свежей травки. Вероятно, та самая, уборщица со средним образованием. Она взяла в руки крошечный желтый комочек и стала декламировать:
Подружись со мной; пичужка,
Будем вместе в доме жить,
Сядем рядышком под вьюшкой,
Будем азбуку учить…

Знаете, чье это, Глеб? Саша Черный.
— Ах, да, да… — Глеб делал вид, что вспомнил. Костя молча отворачивался. Ему было стыдно перед птичницами. И зачем только Глеб вырядился в эту щегольскую кожаную куртку?
Он как будто увидел ее впервые, а между тем Глеб часто приходил в ней в школу.
Вечером они поругались, впервые за все время их дружбы. А час спустя их вызвал к себе председателе колхоза.
— Куда пропали, молодые люди?
— А что бегать к вам без толку? — едко сказа Глеб. Нужны будем — пошлете за нами.
— Сняли карантин. Еще позавчера… Моя вина — замотался, не смог вам сообщить. Но вы тоже хороши, не могли сами зайти. Словом, начинайте работать.
— Спасибо вам, — насмешливо поклонился Глеб. — Начинать — и кончать. Нам послезавтра уезжать домой.
— Жаль…
— А по-моему, вы как раз этого и добивались.
Председатель побелел, схватился пальцами за край стола.
— А по-моему, молодой человек, вы просто лодырь и нахал к тому же. Вот ваш товарищ хотел работать, так он не стал ждать, пока ему работу преподнесут на голубеньком блюдечке с золотой каемочкой. Идите!
— Послушайте, вы не очень…
— Идите! — повторил председатель и встал. Они вышли из кабинета.
— Этого я так не оставлю! Меня еще в жизни никто не оскорблял. Я ему припомню — век не забудет! — кипятится Глеб.
— Ты страшно не прав.
— Ты что понимаешь, что понимаешь! Он обязан обеспечить нам практику. А то перестраховки всякие. «Дети, деточки, заболеете ящуром». А ящура и нет!.. О, я, кажется, начинаю понимать! По-моему, у них на ферме такое творится — он просто не хотел, чтобы мы видели. Точно! Ты понимаешь его ход, Костя?

— Ну, это твое ни на чем не основанное предположение.
— Если ты не умеешь шевелить мозгами, то это вовсе не означает, что и другие не могут логически мыслить…
Костя молчал. Он заставлял себя сдерживаться, намеренно думал о том, другом Глебе, веселом, свойском парне, которого любят все вокруг. А в уши назойливо лезли злые слова:
— Стоит мне только капнуть единственному сыну моего дедушки… Но я не капну, нет! Я сам с ним справлюсь.
— Перестань!
— Сам! Сам его одолею!.. — не унимался Глеб.
Почему он так, почему? Ведь настоящий он совсем-совсем другой. А это просто видимость. «Мираж», — вспомнил Костя. Вот перестанет сейчас, замолчит — и все…
Глеб говорил грубо, зло, и Косте приходилось все отчаянней противиться напористой, подстегиваемой Глебовым голосом мысли: «А вдруг вот он, настоящий? А то, другое, — мираж?»
Костя гнал эту мысль от себя, но она не оставляла его.

На Другой день Глеб уехал. И хотя оба были недовольны друг другом, до ссоры дело не дошло. Костя проводил его к колхозной конторе — оттуда уходил грузовик в районный центр. Глеб закинул чемоданчик в кузов и, прощаясь, дружелюбно стукнул Костю по плечу:
— Хоть ты и желторотик, как твои писклявые ясельники, но, надо признать, на сей раз ты прав. Практика — действительно урок жизни, я понял.
Это звучало как признание своей неправоты. Костя обрадованно улыбнулся.
— И, для того чтобы понять, тебе надо было сначала отчаянно спорить?
— Это еще ценнее, желторотик. Теперь я из опыта знаю, что пренебрегать практикой никому не дозволено. Никому! Согласен?
— Я-то?
— Позвольте считать ваши бурные аплодисменты за единодушное одобрение моего нынешнего образа мыслей и действий… Благодарю за доверие, которое обещаю незамедлительно оправдать.
Машина тронулась. Глеб ловко вскочил в кузов помахал рукой…
А в воскресенье, вернувшись к себе домой, Костя прочитал в районной газете заметку:

Возмутительный поступок.
Письмо в редакцию.
Мы до глубины души возмущены действиями А. Н. Сартаева, председателя колхоза «Светлый путь», куда мы были направлены для прохождения производственной практики в качестве животноводов-механизаторов широкого профиля. Сартаев под разными предлогами фактически отказался предоставить нам работу по изучаемой специальности. Одного из нас он заставил выполнять совершенно ненужный труд, над другим, который отказался пойти на работу, никакого отношения к практике не имеющую, изощренно издевался.
Считаем, что подобные методы лишь компрометируют великую идею трудового воспитания подрастающего поколения, которому Коммунистическая партия и Советское правительство в настоящий момент уделяют столько внимания.
Глеб Никольский,
Константин Сомов, учащиеся.

Утром, еще до уроков, Костя Сомов остановил в школьном коридоре Глеба Никольского.
— Ты писал? — показал он Глебу заметку в газете; руки у него дрожали.
— Ну, я. За себя и за тебя. А что?
— Как… как ты мог!
— Разве что-нибудь не верно? Пусть попробует опровергнуть. Не беспокойся, все, как надо. — Глеб уверенно улыбался.
— Ты… ты мразь!
Костя поднял руку и с силой ударил Глеба по щеке.
Потом повернулся и пошел прочь, осунувшийся, сутулый, в лице ни кровинки.