ПОЛИНКА.net

Лев Квин
Дважды два

Зазвонил звонок в прихожей. Голосисто, долго, требовательно.
— Ксанка! Не слышишь! — крикнул Алик.
— А ты? — дерзко раздалось в ответ из кухни. Алик промолчал, настороженно прислушиваясь.
Пойдет или не пойдет? Наконец, по коридору звонко прохлопали сестрины шлепанцы.
Он удовлетворенно усмехнулся и, откинувшись в кресле, снова взялся за чтение.
Из-за этих звонков у брата с сестрой шла постоянная война. То позвонит соседка: ключ оставить. То контролер из горэлектросети. То девчонки из седьмого к Ксанке за алгеброй — она у них в классе по математике за предводителя.
А с тех пор, как поставили телефон, и вовсе покоя не стало: всему подъезду нужно срочно разговаривать. Как только раньше обходились?
Читать не дали.
— Алик! Тебя!
Он вышел в прихожую. Там стояла под грузом необъятной сумки на ремне, полной газет и писем, широко расставив ноги в валенках, коренастая приземистая женщина.
— Скороходов? Александр? — она хмуро взглянула на Алика. — Тебе доплатное. Брать будем?
В руке почтальонша держала письмецо, сложенное треугольником.
Рядом вертелась Ксанка, стараясь разглядеть фамилию отправителя.
— Будем, — сказал Алик.
Интересно, от кого? От Леньки Митюхина, наверное, из лесного санатория.
— Десять копеек! — почтальонша требовательно протянула руку, сложенную лодочкой.
— Ого!
— Так будем или не будем?.. Давай, давай, думай скорее! Мне вон еще сколько этого добра разносить.
Алик уже хотел было сказать «нет» — очень надо по десять копеек за Ленькины письма платить. Но тут Ксане удалось, наконец, прочитать:
— От Н. Шевцова какого-то.
Алик вспыхнул. Хорошо, что в прихожей было полутемно.
— Сейчас!
Он кинулся на кухню, пошарил в ящике, где, мама держала мелочь на хлеб.
— Вот!..
Почтальонша ушла, не попрощавшись, недовольная, видимо, тем, что пришлось подниматься с такой тяжелой сумкой на четвертый этаж.
— Кто такой «Н. Шевцов»? — Ксанка тянулась к письму, а он не давал, сунул в карман. — Ну покажи, покажи же!
Пришлось цыкнуть на сестренку и загнать ее на кухню: там, согласно последнему территориальному переделу квартиры, находилась ее резервация.
В комнате Алик вытащил из кармана письмо. Да, «Н. Шевцова» — Ксанка прочитала неточно. Алик почувствовал, как у него снова загорелись щеки. Наташа! Наташа Шевцова сама написала ему!
Он с лихорадочной быстротой развернул треугольник и прочитал:

«Отдал десять копеек? Спасибо.
Привет от братьев Карамазовых.
Остап Бендер».

— Гады! — выкрикнул со злостью и, смяв письмо, швырнул в угол. Бумажный комок ударился о стену и отскочил под стол.
Алик долго шагал, по комнате от двери до окна, от окна к двери и все никак не мог успокоиться.
Остапа работа, его дружка Остапа Ревенко! Больше никто, ни единая душа не знает, что он тайно влюблен в Наташу Шевцову из параллельного «А». Только с ним, с Остапом, поделился, вот здесь, на этом самом месте, три дня назад. Дернул черт! Остап слушал, молчал, вздыхал сочувственно, а теперь — вот это!
Алик полез под стол, достал смятое письмо расправил. Почерк чей — Остапа? Его или не его?
Иди угадай!.. А это — Остап Бендер? Явный намек!
Хорошо же!
Он выскочил в прихожую, быстро оделся.
— Куда? — поинтересовалась Ксанка, наполовину высунувшись из своей резервации.
— Туда!
И прогрохотал по лестнице, перепрыгивая сразу через пять ступенек.
Остап, к счастью, оказался дома.
— Привет от братьев Карамазовых! — Алик уставился ему в лицо жестким насмешливым взглядом. Кого он вздумал разыгрывать!
— Заходи, — Остап широко распахнул дверь, озадаченно моргая выпуклыми близорукими глазами. — Хорошо, что пришел. Физику смотрел? У меня что-то с задачей не ладится.
Ну артист, ну артист!
— Отдал десять копеек? — продолжал Алик. — Спасибо?
— Какие десять копеек?
Притворяется? Или, в самом деле, не он?
— Вот! — сунул ему под нос письмо. — Будто не знаешь!
Остап прошел в комнату, надел очки, прочитал на свету у окна, шевеля толстыми губами. Алик жадно следил за каждым его движением.
— Ерунда какая-то! — пожал плечами Остап и брезгливо, кончиками пальцев, как нечто нечистое, положил письмо на подоконник.
— Ах, ерунда! — Алик схватил письмо. — Ты сюда смотри, сюда!
И показал ему подпись отправителя — «Н. Шевцова». Остап скользнул по ней глазами и снял очки.
— И ты подумал, что я?
— А кто еще? Я только одному тебе сказал.
Произнес это Алик — и сразу неловко ему сделалось. Нет, не мог ничего такого сделать медлительный добродушный Остап.
А тот повернулся, пошел вразвалочку к столу, на котором в двух аккуратных стопках лежали тетради и учебники — справа уже отученные, слева — которые еще предстояло учить.
Отыскал тетрадь с сочинениями по литературе и подал Алику:
— На, сличай. Я или не я?
И сразу исчезли все сомнения. Тетрадь была исписана прямым мелким почерком, прописные буквы возвышались над строчками, как семафоры на железнодорожном пути. В письме же буквы круглые, каждая выписана отдельно, прописные почти на одном уровне с остальными.
Не он!
А кто тогда?
Может, проговорился Остап?
Но Остап заявил торжественно: никому ничего он не рассказывал. Ему можно было верить. Немало тайн поверил Алик другу с тех пор, как их пять лет тому назад посадили за одну парту. И не было такого случая, чтобы он подвел.
Кто же тогда? Все-таки — кто?
— Да плюнь ты, — посоветовал Остап. — Купился — и ладно!
— Нет, я этого не оставлю!
— А как ты найдешь?
— Есть способы! Найду, вот увидишь, найду! — кипятился Алик. — Как дважды два!
Он засел за исследование письма. Остап стоял рядом и своими дельными замечаниями направлял ход исследований из теоретического в практическое русло.
— Во-первых, отпечатки пальцев. — Алик рассматривал бумагу под ярким светом настольной лампы. — Вот здесь… И вот.
— А если это твои? Или мои? И потом, как ты по ним отыщешь, кто писал? Заставишь весь класс макать пальцы в чернила?
Пришлось с ним согласиться.
— Ну хорошо, отпечатки пока оставим… А бумага? Видишь, с одной стороны зубцы. Что это значит, как ты считаешь?
— Вырвана из блокнота, — сказал Остап. — В киосках продают.
— Правильно! Вот уже продвинулись!..
Таким путем удалось установить следующие неоспоримые факты.
Письмо написано круглым и ровным почерком на плотном белом, без линеек и клеток листе из блокнота форматом двадцать пять сантиметров на двадцать шариковой авторучкой с синей начинкой стержня.
Остап под диктовку Алика записал результаты экспертизы в особую, специально заведенную для этого случая тетрадь.
Алик ликовал.
— Витька Сазонов — точно. У него синяя шариковая. Ну, дам я ему завтра, ну дам!
— Погоди давать, — урезонивал рассудительный Остап. — Мало ли еще у кого синяя.
— Нет, в классе только у Витьки.
Все же уговорил Остап Алика сначала выяснить все основательно, а потом уже действовать.
Утром, придя в школу вопреки своему обыкновению задолго до начала уроков, Алик дождался в раздевалке Витьку Сазонова, даже не здороваясь, потребовал:
— Давай сюда свою шариковую.
— Фиг! У тебя самого есть! — отрезал Витька.
Ага, боится, боится!
— Давай, говорят тебе, на минуту. Надо ответ по алгебре записать, а я свою дома оставил.
Витька нехотя вытащил из портфеля объеденную, без колпачка, с торчащим металлическим стержнем ручку. Алик провел черту по подготовленной заранее бумажке — и сразу же разочарованно оттопырил нижнюю губу.
Паста фиолетовая!
— У тебя же синяя.
— Вспомнил! — Витька отобрал у него ручку. — Полгода назад синяя была, когда купил.
Сорвалось!
В течение всего дня Алик только тем и занимался, что под разными предлогами выпрашивал у ребят шариковые авторучки и проверял цвет пасты. Ни одной синей, как назло! Нет, одна все-таки нашлась, у Мишки Боброва, но не такая синяя, как в письме, а скорее голубая — Мишка начинил ручку пастой собственного изготовления, и она больше простаивала, чем работала: букву напишет, две пропустит.
— Все равно найду! — упрямо твердил Алик. — Как дважды два!
После уроков он съездил к больному ангиной Косте Пришвину. Может быть, тот от нечего делать вздумал подшутить.
Костя жил на самой окраине, в недавно заселенных кварталах. Тут мало кто знал названия улиц и номера домов, и пока Алик добрался, наконец, до Кости, уже стало темнеть.
И самое обидное — опять неудача! У Кости вообще не было никаких шариковых авторучек.
Вернувшись домой и наскоро пообедав, Алик хотел было сесть за уроки, но тут же передумал. Вытащил письмо, прислонил к толстому учебнику литературы, опять стал изучать.
Ничего нового он не обнаружил. Бумага из блокнота. Синяя паста, круглый почерк.
Все уже известно.
И вдруг — долгий звонок. Как вчера.
На этот раз он не стал кричать сестренке, чтобы открыла. Понесся к двери сам.
Опять почтальонша! Та же! Только еще более злая.
И опять доплатное письмо!
— Будем брать? — спрашивает, помахивая письмом. Алик прочитал: «Н. Шевцова».
— Нет.
Ничего не сказала. Вышла. Захлопнула с треском за собой дверь.
А Алик стоял и размышлял напряженно. А если на этот раз совсем другое? Если на этот раз — всякое же случается! — и в самом деле Наташа? Кажется, почерк не такой, как вчера.
Побежал на кухню. Открыл ящик. Три копейки, пять копеек… Все!
— Ксанка!
— Что?
— Дай две копейки!
— Зачем?
— Быстро, ну!
Завредничает она сейчас, а почтальонша тем временем уйдет. Ищи потом свищи!
Нет, сестренка вредничать не стала. Принесла откуда-то, из своего тайника, две копейки.
— Вот видишь, — не удержалась от морали. — Ты меня гоняешь, радио включаешь, когда мне на аккордеоне играть, а я…
Не дослушал, помчался, схватив по дороге шапку, за почтальоншей.
Догнал ее уже на выходе со двора.
— Вот… — сунул деньги. — Я передумал… Дайте письмо!

Дважды два (продолжение)