ПОЛИНКА.net

Квин Л.И.
Конец Николаевской западни



…Вернулся я в тот раз из поездки под вечер, солнышко уже висело над бором. По пути в гараж остановил свой «газик» возле совхозной конторы — накладные в бухгалтерию отдать. Смотрю, у доски объявлений двое наших шоферов. Разговаривают громко, руками разводят.
— Что, — спрашиваю, — за шум, а драки нету?
— А вот почитай, Михалыч, приказ, сам пошумишь. Тебе тут тоже подарочек подбросили.
Отошел я на шаг — глаза у меня еще хорошие, но издалека лучше видят. Читаю: прикрепить к передовым шоферам совхоза учащихся средней школы для прохождения водительской практики. И ко мне тоже прикрепить, — правду сказали ребята. Какого-то Б. Кротова.
Вот какой подарочек, думаю. Ну нет! Отлетит от меня сейчас этот самый Б. Кротов на четвертой скорости.
И прямым ходом к директору:
— Слушай, Иван Викентьевич, я тебя вот уже скоро двадцать лет знаю, и ты меня — не меньше. Скажи, нянькой в детском саду я никогда не числился?
Вижу, понял меня директор; он у нас догадливый.
— Нет, Михалыч, не припомню такого случая.
— Точно?
Улыбается:
— Могу письменную справку дать, с печатью.
— Так вот, Иван Викентьевич, был я рядовым тружеником баранки, им и останусь. Ехать куда — пожалуйста! Везти что угодно — изволь! Чтобы отказ от меня — не было еще такого случая. А нянькой не работал никогда и не буду. От этого уволь и чижиков мне не подбрасывай.
— А ты их хоть видел? Разговаривал?
— И не думал. Делать мне нечего!
— Ох, Михалыч, — качает он головой, — упрям ты бываешь — трактором с места не сдвинуть.
— Какой есть.
— Ладно. Пиши!
— Что писать?
— Отказ пиши, по всей форме. Заявление на имя директора совхоза, на мое то есть. Так, мол, и так. По причине загруженности на работе или еще там что-нибудь обучать практиканта Б. Кротова не имею возможности.
Дал он мне лист бумаги, сел я тут же за его стол, написал, что требовалось, и ушел довольный: от чижика то отбоярился!
Вроде бы тут и точка. Но так получилось, что с этой точки все только и началось.
На другой день решил я «газиком» своим как следует подзаняться! Из рейса трудного все-таки, да и потом давно уже срок техобслуживания минул. Прошприцевать, масло в моторе сменить…
Пришел в гараж, а там меня уже телефонограмма ждет: к десяти утра явиться в полной боевой, за путевым листом. Рейс опять предстоит: из предгорий Алтая сено прессованное везти. В оба конца — девятьсот километров.
Я к завгару:
— Только что из поездки, ты же знаешь. Меня не жалеешь — машину пожалей. Где же ей с человеком равняться!
— А что я могу? — руками разводит. — Личное распоряжение директора совхоза.
— Так ты другого пошли. Почему именно меня?
— Персонально тебя приказано.
Ох, думаю, Иван Викентьевич, не забыл ты мне вчерашнее! И отказаться неловко: сам ведь говорил, что никогда от меня отказа не было.
Заправил машину на скорую руку — и в контору. Ровно в десять, как сказано, — опаздывать не люблю.
Захожу, докладываю по всем правилам, как в армии:
— Товарищ директор совхоза, водитель такой-то к поездке готов.
А он и говорит:
— Слушай, Михалыч, я тебя двадцать лет знаю, и ты меня — не меньше. Скажи, мелочной мстительности за мной никогда не водилось?
— До сих пор, Иван Викентьевич, не замечалось за тобой такое.
— Точно? — улыбается.
— Могу справку дать, — говорю. — По всей форме, с печатью.
— Так вот, ты и эту поездку за месть не считай. А посылаю я тебя потому, что знаю: лучшего шофера не найти нам для этого дела. С кормами худо. Прошлый год сам знаешь, какой был: еле до весны дотянули. Нынче опять сушь великая, все травы повыгорели. И когда еще дожди пойдут… Нужен аварийный запас: коровенок поддержать.
— Разве эти три тонны выручат?
— На пару-тройку деньков хватит. А там колонна с лесом подойдет — мы и ее в горы за сеном.
— Что ж, надо так надо.
— Может, кого захватишь сено грузить? Да и мало ли что. Дорога не ближняя.
Ох, и хитрый ты, думаю, Иван Викентьевич! Но и я тебя не дурнее. Чижика с собой возьму: пусть сидит, машину караулит, пока я щами в чайной заправлюсь. Но баранки он у меня не увидит. Так и вернется несолоно хлебавши.
— Чего не захватить, Иван Викентьевич, захватить можно. Только ведь, пока найдешь кого, сколько времени зазря потеряешь.
— А что искать — вон там, в приемной у меня, сидит один, дожидается. Забирай — и жми на всю катушку.
Выхожу из кабинета. Правда, сидит! Чижик. Молоденький совсем, лет шестнадцать-семнадцать, никак не более.
— Тебя как? Борей кличут?
Встал:
— Слава я.
Значит, не тот. Другой.
— Ну, поехали, — говорю, — Слава… Забежал я домой кое-что с собой захватить: не готовился ведь в поездку. Старуха пристала как репей: поешь да поешь. Пришлось за стол садиться. А чижик в машине. Ничего, думаю, у него ведь практика. Вот и пусть сидит, практикуется.
Полчаса, наверное, прошло, пока я к машине вышел. Гляжу — батюшки! — капот открыт, чижик в моторе орудует.
Рассердился я очень, подбежал — как хвачу капот вниз, чуть ему не по рукам:
— Это еще что за самоуправство!
А он растерялся:
— Я… я…
— Не ты, а я! Я здесь хозяин. И без меня чтобы ни к чему пальцем прикоснуться не смел! А то вышвырну на дорогу, и голосуй! Дошло?
Молчит. Но вижу — дошло! Красный, даже уши покраснели. Здорово я на него наорал…
Поехали. Сижу, кручу баранку, и злость моя улетучивается; как роса под солнцем. Характер у меня хоть крутой, но отходчивый. Уже мне и жаль чижика. Ну, ясное дело, парнишка! Ему все знать хочется, до всего самому докопаться охота. Вот и полез, в мотор.
Скосил на него глаза. Сидит, в угол забился.
— Ты от дверки отодвинься. А ну как откроется ненароком — вывалишься кулем на дорогу.
Отодвинулся. И опять молчит. Обижается все еще.
— В школе машину учил? — спрашиваю. Это чтобы его разговорить.
— И в школе, и сам.
— Здорово знаешь?
— Теорию неплохо.
Ишь ты — теорию! По книжкам, значит, водительское дело изучал. Чижик! А вот посиди-ка ты за баранкой, как я, тридцать три года. Да! Полвека мне в ту осень стукнуло, из них тридцать три за баранкой. Как сел семнадцатилетним парнишкой на тогдашнюю полуторку — «ГАЗ-АА» называлась, — так до сих пор не слажу. И войну всю на них по фронтовым дорогам гонял, снаряды артиллеристам возил. Колдобины да рытвины, сугробы да грязь непролазная в распутицу — вон они, мои книжки, моя теория.
А машина мотает себе на колеса километр за километром. На дорогу я и не смотрю: все знакомо, все изъезжено, с закрытыми глазами по каждой ямочке пройду. Да и дорога сейчас хорошая. Дождей давно не было; полотно накатанное, плотное, даже поблескивает на солнышке что твой асфальт — так его наш брат, шофер, колесами отполировал.
Вот уже и переезд — восемьдесят километров, считай, назад отодвинули. Здесь дорога похуже, ребра пошли. Сбросил газ, повел тише. А за переездом опять нажал.

Конец Николаевской западни (продолжение).